Три пути в рай: Природа, религия и искусство в пространстве сада

Российская академия Художеств, Научно-исследовательский институт теории и истории изобразительного искусства. – «Страдиз», «Феория», «Минувшее». Эта книга продолжает исследования доктора искусствоведения М.Н. Соколова о диалоге исторических и художественных эпох, – диалоге, обозначенном в его предыдущих книгах [«Мистерия соседства» (1999), «Время и место» (1999) и «Принцип рая» (2011)]. Являясь значительно обновленным вариантом последней из этих монографий, данное издание содержит несравнимо более богатый иллюстративный материал. Оно ориентировано на широкий круг читателей – на философов, искусствоведов равно как и на всех тех, кто увлечен практическим садоводством и историей этого древнего дела.

Демонология — богатая ветвь мифологии и теологии. Демонов можно найти во всех видах искусств, они побывали во всех землях от Запада до Востока, на небе и под землей. Массимо Чентини — итальянский писатель, специалист по культурной антропологии и эзотерике — предлагает проследить эволюцию образа дьявола и его свиты в мифологическом, историческом и культурно-историческом пространстве.

Демонология — богатая ветвь мифологии и теологии. Демонов можно найти во всех видах искусств, они побывали во всех землях от Запада до Востока, на небе и под землей. Массимо Чентини — итальянский писатель, специалист по культурной антропологии и эзотерике — предлагает проследить эволюцию образа дьявола и его свиты в мифологическом, историческом и культурно-историческом пространстве.

Дэсвал – один из лучших офицеров, на счету которого огромное количество успешных операций. Он избалован вниманием женщин, но серьёзных отношений избегает – офицеру запрещено заводить семью. Живёт по уставу и даже на отдых отправляется по приказу командования. Но встреча с таинственной незнакомкой меняет его представления о реальности. Вспыхнувшая между ними страсть сметает границы, убеждения и законы.

Дэсвал – один из лучших офицеров, на счету которого огромное количество успешных операций. Он избалован вниманием женщин, но серьёзных отношений избегает – офицеру запрещено заводить семью. Живёт по уставу и даже на отдых отправляется по приказу командования. Но встреча с таинственной незнакомкой меняет его представления о реальности. Вспыхнувшая между ними страсть сметает границы, убеждения и законы.

Во время пандемии британская писательница и эссеистка Оливия Лэнг покупает старый дом с садом в Саффолке. Работа по восстановлению клумб, ремонту построек и обрезке деревьев не только успокаивает, но и дает пищу для размышлений, подталкивая Оливию к изучению связи садов с историей и культурой. Убежища в трудные времена, утопии и мечты об Эдеме, предметы роскоши — это далеко не полный список того, чем может быть клочок земли с посадками. Сравнивая свободные и открытые для всех сады Дерека Джармена или Джона Клэра со строгими, построенными на угнетении и насилии парками британской аристократии, Лэнг пытается найти ответ на главный вопрос: что же он всё-таки есть, сад? Рай для всех или свидетельство привилегий и результат неравного распределения ресурсов? Личное или общественное? Однозначного ответа нет. Но есть прекрасные растения, восстановленный и открытый для посещения сад, заложенный когда-то садовником Марком Румэри, а теперь служащий местом обитания и предметом вдохновения для самой Лэнг, открывающей с восторгом неофита радости и горести сезонных и вечных в своей цикличности работ по саду.

Во время пандемии британская писательница и эссеистка Оливия Лэнг покупает старый дом с садом в Саффолке. Работа по восстановлению клумб, ремонту построек и обрезке деревьев не только успокаивает, но и дает пищу для размышлений, подталкивая Оливию к изучению связи садов с историей и культурой. Убежища в трудные времена, утопии и мечты об Эдеме, предметы роскоши — это далеко не полный список того, чем может быть клочок земли с посадками. Сравнивая свободные и открытые для всех сады Дерека Джармена или Джона Клэра со строгими, построенными на угнетении и насилии парками британской аристократии, Лэнг пытается найти ответ на главный вопрос: что же он всё-таки есть, сад? Рай для всех или свидетельство привилегий и результат неравного распределения ресурсов? Личное или общественное? Однозначного ответа нет. Но есть прекрасные растения, восстановленный и открытый для посещения сад, заложенный когда-то садовником Марком Румэри, а теперь служащий местом обитания и предметом вдохновения для самой Лэнг, открывающей с восторгом неофита радости и горести сезонных и вечных в своей цикличности работ по саду.

Один из крупнейших писателей и властителей дум ХХ столетия, Герман Гессе считал себя прежде всего поэтом и писал стихи с юности до последних месяцев жизни. Его поэтическое наследие насчитывает более 1200 стихотворений, значительная часть которых до сих пор не опубликована. По-русски лирика Гессе достойно представлена, пожалуй, только стихами из романа «Игра в бисер», переводившегося дважды (С. С. Аверинцевым и С. К. Аптом), и десятком отдельных блестящих переводов С. С. Аверинцева, В. Г. Куприянова, В. Б. Брайнина-Пассека. Новое двуязычное издание на языке оригинала и в переводах Олега Комкова отражает все этапы поэтического пути Гессе и включает в основном произведения, не печатавшиеся ранее на русском языке либо требующие множественных переводческих прочтений. Стихи Гессе, подчёркнуто архаичные для его века, всегда были пронизаны поэтикой немецкого романтизма и оставались неподвластными многим веяниям современности. Это был его рано совершившийся выбор, о котором С. С. Аверинцев писал: «Его связь с романтикой не только лежит на поверхности, но неизменно исповедовалась им самим. Она сказывается в каждой интонации его лирики. <…> Он знал, что пришёл как наследник, как последний в роду и что его доблесть — не отвага зачинателя, а верность завершителя. <…> Гессе сам спорил со своим веком. Он наперёд знал всё, что будет сказано о его эпигонстве, о его просроченной романтике. Знал — и продолжал идти своим путём. Старомодный ритм его слова, заставляющий самое время как будто замедлять своё движение, — это позиция, занятая совершенно сознательно, отстаиваемая не без юмора, не без меланхолической насмешки над собой, но и не без вызова». Романтическая архаика, заставляющая вспомнить Эйхендорфа, Шамиссо, Новалиса, и была подлинным местожительством одного из самобытнейших поэтических голосов минувшего века. Неуклонно стремясь обрести заветную вневременность, достижимую лишь в редкие мгновения, поэт рано обрёк себя на существование в несвоевременности. Паломничество Гессе в Страну Востока, длившееся всю жизнь, в своём поэтическом измерении завершается по ту сторону «оппозиции» времени и вечности, мира сего и мира иного, как раз и навсегда обретённое собственное время.

Один из крупнейших писателей и властителей дум ХХ столетия, Герман Гессе считал себя прежде всего поэтом и писал стихи с юности до последних месяцев жизни. Его поэтическое наследие насчитывает более 1200 стихотворений, значительная часть которых до сих пор не опубликована. По-русски лирика Гессе достойно представлена, пожалуй, только стихами из романа «Игра в бисер», переводившегося дважды (С. С. Аверинцевым и С. К. Аптом), и десятком отдельных блестящих переводов С. С. Аверинцева, В. Г. Куприянова, В. Б. Брайнина-Пассека. Новое двуязычное издание на языке оригинала и в переводах Олега Комкова отражает все этапы поэтического пути Гессе и включает в основном произведения, не печатавшиеся ранее на русском языке либо требующие множественных переводческих прочтений.Стихи Гессе, подчёркнуто архаичные для его века, всегда были пронизаны поэтикой немецкого романтизма и оставались неподвластными многим веяниям современности. Это был его рано совершившийся выбор, о котором С. С. Аверинцев писал: «Его связь с романтикой не только лежит на поверхности, но неизменно исповедовалась им самим. Она сказывается в каждой интонации его лирики. Он знал, что пришёл как наследник, как последний в роду и что его доблесть — не отвага зачинателя, а верность завершителя. Гессе сам спорил со своим веком. Он наперёд знал всё, что будет сказано о его эпигонстве, о его просроченной романтике. Знал — и продолжал идти своим путём. Старомодный ритм его слова, заставляющий самое время как будто замедлять своё движение, — это позиция, занятая совершенно сознательно, отстаиваемая не без юмора, не без меланхолической насмешки над собой, но и не без вызова». Романтическая архаика, заставляющая вспомнить Эйхендорфа, Шамиссо, Новалиса, и была подлинным местожительством одного из самобытнейших поэтических голосов минувшего века.Неуклонно стремясь обрести заветную вневременность, достижимую лишь в редкие мгновения, поэт рано обрёк себя на существование в несвоевременности. Паломничество Гессе в Страну Востока, длившееся всю жизнь, в своём поэтическом измерении завершается по ту сторону «оппозиции» времени и вечности, мира сего и мира иного, как раз и навсегда обретённое собственное время.

Доктор Андреас Швейцер предпринял наиболее успешную на сегодняшний день попытку психологической расшифровки «Амдуат». В его трактовке древнеегипетские источники оживают, говорят с нами, и совершенно не кажутся чуждыми современному образу мышления. Он приглашает нас присоединиться к ночному путешествию солнечной барки Ра и погрузиться вместе с «Великой Душой», то есть с солнцем, в окружающую нас темноту. Здесь, в иллюстрациях и текстах «Амдуат», угрозы, скрытые в глубинах нашей души, становятся видимыми в виде конкретных образов, анализ которых, несомненно, имеет смысл: даже если они предстанут перед нами в обличье зловещей или темной стороны божества, о которой пишет Андреас Швейцер. Загробный мир, в который мы спускаемся, лежит в основе нашего собственного мира. Там действуют творческие энергии ужасающей интенсивности, и только смерть, которой все должны отдаться, делает нас по-настоящему живыми, предлагая нам Возрождение из глубин». - Эрик Хорнунг, из предисловия. Представления о загробной жизни, изложенные в «Амдуат», датируемой примерно 1500 годом до н.э., оказывали культурное влияние на протяжении тысячелетий, послужив образцом для целого жанра египетской литературы - «Книг Загробного Мира», который, в свою очередь, просуществовал аж до греко-римской эпохи. Ее темы и образы встречаются в гностических и алхимических текстах и нашли свое отражение в раннехристианских представлениях о потустороннем мире. В своей книге «Путь Ра через Дуат» Андреас Швейцер проводит читателя по Амдуат, предлагая психологическую интерпретацию ее основных текстовых и иконографических элементов. При этом, основной опорой ему становятся юнгианские архетипы, которые находят сходное выражение во многих культурах мира: сон как смерть; воскресение как пробуждение или возрождение; спасение или освобождение, будь то от тяжести первородного греха (как у христиан) или от ужаса перед окончательным растворением в Смерти (как у древних египтян).