Каким образом зритель чувствует, что в разгулинском зимнем Переславле всегда царит мягкое предрождественское "благорастворение воздухов", а летние переславские вечера несут долгожданную прохладу уставшему от непривычного зноя городу? Каким образом несколько цветных линий и пятен превращают холст в разнеженный ярким солнцем гурзуфский дворик или в ослепительную феерию сверкающего моря в узнаваемых декорациях чеховской бухты? Рядом с какими цветами простой желтый горит настоящим золотом, а синий становится символом глубины? Почему "варварское", фовистское сочетание розового с зеленым создает ощущение тревожного счастья незаконно ранней южной весны? Как эти простодушные деревца, будто сошедшие с Городецкой прялки или детского рисунка, создают образ райского сада, изобилующего южной растительностью? Отвечать на эти вопросы можно так же долго, как их задавать, но это не поможет приподнять последнюю завесу над истиной. За ней кроется необъяснимое - самое желанное и самое главное в искусстве живописи - чудо.
